В круге первом - Страница 138


К оглавлению

138

Изменническая деятельность его проявилась также в том, что он, с самого начала поддавшись на удочку провокационного солнечного затмения, подстроенного реакционным духовенством, не возглавил массовую политико-разъяснительную работу в своей дружине, отправлявшейся «шеломами испить воды из Дону», – не говоря уже об антисанитарном состоянии реки Дон в те годы, до введения двойного хлорирования. Вместо всего этого обвиняемый ограничился, уже в виду половцев, совершенно безответственным призывом к войску:


«Братья, сего есмы искали, а потягнем!»

(следственное дело, том 1, лист 36).


Губительное для нашей Родины значение поражения объединенной новгород-северской-курской-путивльской-рыльской дружины лучше всего охарактеризовано слова-ми великого князя киевского Святослава:


"Дал ми Бог притомити поганыя,

Но не воздержавши уности."

(следственное дело, том 1, лист 88).


Ошибкой наивного Святослава (вследствие его классовой слепоты) является, однако, то, что плохую организацию всего похода и дробление русских военных усилий он приписывает лишь «уности», то есть, юности обвиняемого, не понимая, что речь здесь идет о далеко рассчитанной измене.

Самому преступнику удалось ускользнуть от следствия и суда, но свидетель Бородин Александр Порфирьевич, а также свидетель, пожелавший остаться неизвестным, в дальнейшем именуемый как Автор Слова, неопровержимыми показаниями изобличают гнусную роль князя И.С. Олъговича не только в момент проведения самой битвы, принятой в невыгодных для русского командования условиях


Метеорологических:


"Веют ветры, уж наносят стрелы,

На полки их Игоревы сыплют...",


И тактических:


"Ото всех сторон враги подходят,

Обступают наших отовсюду",

(там же, том 1, листы 123, 124,

Показания Автора Слова),


Но и еще более гнусное поведение его и его княжеского отпрыска в плену.

Бытовые условия, в которых они оба содержались в так называемом плену, показывают, что они находились в величайшей милости у хана Кончака, что объективно являлось вознаграждением им от половецкого командования за предательскую сдачу дружины.

Так например, показаниями свидетеля Бородина установлено, что в плену у князя Игоря была своя лошадь и даже не одна:


«Хочешь, возьми коня любого!»

(там же, том 1, лист 233).


Хан Кончак при этом говорил князю Игорю:


"Все пленником себя ты тут считаешь.

А разве ты живешь как пленник,

А не гость мой?"

(там же, том 1, лист 281)


И ниже:


«Сознайся, разве пленники так живут?»

(там же, том 1, лист 300).


Половецкий хан вскрывает всю циничность своих отношений с князем-изменником:


"За отвагу твою, да за удаль твою

Ты мне, князь, полюбился."

(следственное дело, том 2, лист 5).


Более тщательным следствием было вскрыто, что эти циничные отношения существовали и" задолго д о сражения на реке Каяле:


«Ты люб мне был всегда»

(там же, лист 14,

Показания свидетеля Бородина),


И даже:


"Не врагом бы твоим, а союзником верным,

А другом надежным, а братом твоим

Мне хотелось бы быть..."

(там же).


Все это объективизирует обвиняемого как активного пособника хана Кончака, как давнишнего половецкого агента и шпиона.

На основании изложенного обвиняется Ольгович Игорь Святославич, 1151 года рождения, уроженец города Киева, русский, беспартийный, ранее не судимый, гражданин СССР, по специальности полководец, служивший командиром дружины в звании князя, награжденный орденами Варяга 1-й степени, Красного Солнышка и медалью Золотого Щита, в том, что он совершил гнусную измену Родине, соединенную с диверсией, шпионажем и многолетним преступным сот-рудничеством с половецким ханством, то есть в преступлениях, предусмотренных статьями 58-1-б, 58-6, 58-9 и 58-11 УК РСФСР.

В предъявленных обвинениях Олъгович виновным себя признал, изобличается показаниями свидетелей, поэмой и оперой.

Руководствуясь статьей 208-й УПК РСФСР настоящее дело направлено прокурору для предания обвиняемого суду".

Рубин перевел дух и торжествующе оглядел зэков. Увлеченный потоком фантазии, он уже не мог остановиться. Смех, перекатывавшийся по койкам и у дверей, подстегивал его. Он уже сказал более и острее того, что хотел бы при нескольких присутствующих здесь стукачах или при людях, злобно настроенных к власти.

Спиридон под жесткой седорыжей щеткой волос, растущих у него безо всякой прически и догляда в сторону лба, ушей и затылка, не засмеялся ни разу. Он хмуро взирал на суд. Пятидесятилетний русский человек, он впервые слышал об этом князе старых времен, попавшем в плен – но в знакомой обстановке суда и непререкаемой самоуверенности прокурора он переживал еще раз все, что произошло с ним самим и угадывал всю несправедливость доводов прокурора и всю кручинушку этого горемычного князя.

– Ввиду отсутствия обвиняемого и ненадобности допроса свидетелей, – все так же мерно-гнусаво расправлялся Нержин, – переходим к прениям сторон.

Слово имеет опять же прокурор.

И покосился на Земелю.

«Конечно, конечно», – подкивнул на все согласный заседатель.

– Товарищи судьи! – мрачно воскликнул Рубин. – Мне мало, что остается добавить к той цепи страшных обвинений, к тому грязному клубку преступлений, который распутался перед вашими глазами. Во-первых, мне хотелось бы решительно отвести распространенное гнилое мнение, что раненый имеет моральное право сдаться в плен. Это в корне не наш взгляд, товарищи! А тем более князь Игорь. Вот говорят, что он был ранен на поле боя. Но кто нам может это доказать теперь, через семьсот шестьдесят пять лет?

138